изменился. Только теперь на его шкуре не было налипшего снега.
Только сейчас я осознала, что они уходят.
— Мы тебе тут снежку натрусили, — вздохнула волчица. — Побольше!
— Да, — проворчал Буран, раскидывая огромные лапы. Он обнял меня, как человек, пока Метелица терлась об мою руку мордой.
— Ну что ж, — вытерла я льдинки слез о медвежью шкуру. — Удачи вам, ребята!
— Мы тебе тут еще устроили снега напоследок! Эх, променял бы весь мед на Снегурочку! — поник Буран, неуклюже разворачиваясь и вздыхая. Волчица подняла морду вверх и хрипловато завыла.
— Да ладно, — усмехнулась я, пытаясь спрятать льдинки слез. Пока что я собирала их в ладошку.
— И тут ничего не поделаешь, — покачал головой Буран.
— Жди его! Если обещал прийти — придет! — вздохнула Метелица. — Жди!
«Я только этим и живу!» — хотела сознаться я, но махнула рукой, провожая друзей из ледяного дворца.
Выйдя опасливо из-за дверей, я успокоилась. Снега было еще ого-го! Не скоро стает! Буран и Метелица исчезали в лесу. Даже они оборачивались, чтобы посмотреть на меня.
В этот момент мне приходилось прятать слезы и натягивать улыбку.
— Идите, оборотни! — улыбалась я, стоя в тени дворца. Он еще держался. Плотный лед стен из кристально-голубого стал сероватым, но кто я такая, чтобы придираться к художественной задумке.
Утром я проснулась, снова прикасаясь к нетающим ледяным цветам, стоящим в моей комнате, по привычке подошла к окну, как вдруг увидела, как сквозь снег виднеется чернота земли.
— Что? За одну ночь? — ужаснулась я. — Вчера же его тут было столько, что можно было еще десять таких замков слепить, а теперь он остался лишь в тени грязноватыми дорогами.
Сосульки превратились в решетку. Словно кто-то говорил мне: не ходи туда, Снегурочка! Там весна! На каждом окне были решетки сосулек, зато внутри все еще царила белая, чистая зима. Щебетание птиц становилось таким громким, что я подолгу не могла уснуть. В опустевшем дворце все еще царили морозы, но и они постепенно отступали.
— Неужели он не придет? — подумала я, вспоминая роскошную шубу и разлет плеч. — Неужели он так и не придет?
Снег таял, с деревьев капали сосульки.
— Даже боги умеют плакать, — вздыхала я, трогая руками хрустальные цветы. — Сколько же нас, Снегурок, у тебя было? Почему именно я?
Дни проходили в мучительном ожидании. От нечего делать, я разгуливала по замку, или сидела в огромно сугробе, когда тень от замка заслоняла его от солнца.
— До последнего тебя берегу, — звенели ледяные цветы, когда в окна пытался ворваться весенний ветер. Но сосульки остужали его, не давая растопить мою красоту.
Я стояла у окна и смотрела на яркое солнце и весеннее небо. Кое-где оставались дорожки снега, прячась в оврагах и тенях деревьев.
И тут я увидела, что стенки моей ледяной тюрьмы стали совсем тонким. Не толще пальца. Они оплывали под весенними лучами и текли, словно слезы древнего бога, который, сжимая меня в своих объятиях, обещал, что будет беречь меня до конца.
— Где же ты, — вдохнула я весну, чувствуя, как по телу поднимается жар, словно тогда, когда Весна подарил мне любовь.
Треск льда заставил меня отшатнуться. Кажется, у меня что-то рухнуло! Я выглянула в решетку сосулек, видя, как на земле лежит огромная башня изо льда.
Отвернувшись, я увидела, как плачут мои цветы.
Стоило мне попытаться спасти цветы, я услышала детский плач в лесу. Ребенок плакал так горько, что у меня сжалось ледяное сердце.
— Чив-чив! — слышались голоса воробьев. — Заблудился!
— А я что сделаю? — удивилась я, поджимая губы. Снега осталось совсем мало.
Но горестный плач не прекращался. А я понимала, что там заблудившийся малыш, а тут вот-вот придет любимый… Цветы таяли, обламывались и падали на прозрачный пол.
— Ребенок или любовь? — выбирала я, расхаживая по комнате.
— Ау! — ревел голосок.
— А Лешие что? Не могут сходить? — возмущалась я, кутаясь в шубу. — Неужели в лесу, кроме Снегурки, ни у кого нет сердца? Неужели никто не слышит, как он плачет? Белла Болеславовна! У Семен Семеныча совести нет, но у вас-то хоть должна быть!
Мне это показалось очень странным.
— Мама! — ревел малыш, захлебываясь слезами.
— Белла Болеславовна! — крикнула я на весь лес. — Имейте совесть! Семен Семенович!
Но мне никто не ответил, что показалось мне очень странным.
— И как я пройду? — спросила я, глядя на подтаявшие сугробы. И тут мой взгляд упал на снежную бумагу и ледяные ножницы.
— Спасать до конца, — выдохнула я, берясь за ножницы и тыкая лепешки снежинок под перину. — Он меня простит!
Корявые снежинки вырезались стопками и совались под матрас. Бумага закончилась, а я увидела, как за окном небо почернело тучами, и оттуда повалил снег.
Я выбежала на улицу, протиснувшись между решеткой сосулек. Была бы я побольше, то не смогла. А так с легкостью. Видимо, кто-то немного переоценил меня.
В тени, которые бросали деревья, я бежала на детский плач, перепрыгивая с сугроба на сугроб. Роскошная шуба сохраняла холод, а плач приближался. Казалось, что он совсем близко. Но, видимо, напуганный ребенок метался по лесу. Я вылетела на поляну, где стоял ребенок неопределенного пола лет пяти, укутанный и ревущий. Вокруг него был обмотан платок, что говорило о том, что о малыше заботились. Значит, действительно потерялся.
— Иди сюда! — позвала я, стоя в тени деревьев.
Ребенок перестал плакать.
— Там мемедь! — тыкал он пальцем в кусты. Мне показалось, или я на мгновение увидела огромного черного медведя. Точно такого же, как тот, что вышел на поляну и заступился за Леля.
Но он исчез. Что это было? Может, знак какой?
— Ты кто? — спросило дите, а ему на голову сыпались огромные корявые снежинки моего производства. — Впрочем, неважно! Не бойся, иди сюда! Я не обижу!
И ребенок пошел, рассматривая меня.
— Пойдем! Снегурочка отведет тебя в деревню! — улыбнулась я, беря его пухленькую ручку в свою. Пока шел снег, а небо закрывали тучи, я могла идти.
— Баская, — шмыгнул носом ребенок, рассматривая мои драгоценности.
— Это что значит? — спросила я, нервно прикидывая, как бы пройти побыстрее. Неизвестно, насколько хватит снежинок! Но есть и хорошая новость — это последний снег в этом году.
До деревни было не близко, а я тревожно смотрела на тучи, таща маленького неповоротливого медвежонка под деревьями. Деревня показалась за пригорком.
— Вон деревня, — махнула я рукой, подталкивая малыша. Мы стояли под огромной елкой. — Сам дойдешь?
— Снегурка, — заметил малыш, ковыляя в деревню. Он оборачивался, а я махала малышу рукой.
Навстречу ребенку бежали люди. Они поднимали глаза, видели меня и замирали. Мать с ревом
